Сегодня речь пойдет об этом спектакле.
Не силен в шведском, но «Folkoperan» должно переводиться как Народная, то бишь доступная для широкой публики опера. Именно так, в частности, позиционировал себя МХАТ, первые три года своего существования носивший название Художественно-общедоступного. Нести высокое искусство в ширнармассы – идея великолепная, если бы не одно «но»: общедоступность предполагает низкие цены на билеты, а народность – отсутствие государственной поддержки. Элементарная логика подсказывает, что такому театру для выживания необходима либо серьезная спонсорская поддержка, либо максимальное сокращение труппы – и, соответственно, переход в статус камерного. Но «Folkoperan» пошел своим путем: труппу урезал, но репертуар урезать не стал, продолжая браться за самые масштабные произведения. Что из этого вышло – сейчас увидим.
«Дон Карлос» - чрезвычайно громоздкое произведение во всех смыслах: в нем пять актов (во французской редакции), одиннадцать солистов (плюс хорик из шести депутатов), большие оркестр и хор. Сценически опера тоже не может быть решена скромными средствами – размаха требует хотя бы сцена аутодафе. Исключительная сложность шести главных партий, требующих голосов намного выше среднего, очевидна всякому, кто имеет уши. Что же предлагает нам «Folkoperan»?
В плане декораций – полнейшее убожество: металлический балкончик с лесенкой, креслице из зала ожидания, пара-тройка дешевых стульчиков и гнусное развратное ложе (нельзя не отметить, что у современных режиссеров оно появляется почти в каждой постановке – дедушка Фрейд был бы доволен!) – и это все! Хотя нет – в III и IV актах появляется еще и стол. Да, минимализм свойственен большинству современных постановок, но режиссеры пытаются хотя бы развернуть, переместить декорации, поиграть с пространством, переместиться в нем. В конце концов, смотреть на одну и ту же картину в течение трех часов просто скучно. Здесь же мы именно это и вынуждены наблюдать.
Свет… Что тут можно сказать? Если подсвечивать обычной лампочкой поющего артиста и не подсвечивать непоющего – значит работать со светом, тогда работа проделана большая, сомнений нет. Однако результат этой работы совершенно никаких эмоций не вызывает. Хотя лично (и неоднократно) доводилось наблюдать, как путем весьма несложных световых комбинаций достигался мощнейший эмоциональный эффект.
О костюмах. Единственный выдержанный и стильный костюм – у Великого инквизитора, он весь в черном, как Мефистофель (полагаю, это именно он и есть). Карлос в первом акте – натуральный клиент ночлежки; Елизавета там же – в лучшем случае Адина, но никак не французская принцесса; Изабелла (кстати, кто это?) – вообще нечто невообразимое – то ли паж, то ли шут, то ли Джаннетта, но на гонца и ангела ни разу не похожа; король – он и в трусах, конечно, король – надо только корону нацепить, но корону он слишком часто снимает и становится самым обычным бюргером. С Родриго понятнее – он либо итальянский антифашист, либо испанский республиканец (форма весьма характерная). На правом плече у него, кстати, имеется какая-то наколочка. С Эболи все еще понятнее – типичная великосветская шлюшка. В общем, все вышеперечисленное никак не укладывается в какую-то единую концепцию (даже если предположить, что таковая имела место быть).
Здесь надо бы сказать о режиссуре, но я скажу о певцах. Нет, здесь не так плохо – здесь еще хуже: посредственно. Просто некого выделить. Жуткая серость. Посредственность. Любительство. Провинциализм.
А теперь о самом интересном – режиссуре. Разумеется, переносом действия во времени в наши дни никого не удивишь (хотя лично мне непонятно, чем для современного зрителя начало XX века принципиально отличается от конца XVI – и то, и другое уже история. Почему нельзя ловить в далеком отголоске, что случится на моем веку? Гобби писал, что при постановке «Тоски» в 1943-м римская публика прекрасно улавливала фашистскую сущность Скарпиа, и ему совершенно необязательно было для этого переодеваться в современный мундир). Но как совместить огнестрельное оружие – и свечу на столе царствующего монарха? Современное нижнее белье у Эболи – и средневековое одеяние Изабеллы?
Итак, по пунктам:
1. Опера дается в пятиактной редакции. Уже это не кажется мне удачным решением, так как длится она в таком случае порядка трех с половиной часов чистого времени. Сам Верди был, очевидно, того же мнения, по сути, выкинув весь первый акт во второй редакции. Да и исполнительская практика явно склоняется к ней. Но суть даже не в этом, длительность была-таки сокращена до трех часов. Каким образом? Исключением всех хоров.
2. Количество действующих лиц сокращено до семи. Упразднены Монах, Тибальд, Герольд, граф Лерма и Голос с небес. Вместо них (в целях экономии, очевидно) введена некая Изабелла, которая некоторых из них и исполняет.
3. Начинается и заканчивается опера фрагментом из «Реквиема». Зачем? Почему? Неясно. Между тем четырехактная редакция открывается прекрасным вступлением Монаха с хором, исчерпывающе объясняющим тщету всего сущего и сразу настраивающим на нужный лад: ничего хорошего дальше не произойдет.
4. Периодически в происходящее вмешивается комментатор, доносящий до нас свою, без сомнения, исключительно важную точку зрения. Неизвестно, слышали ли его «живые» зрители – но зачем это слушать зрителям интернетным?
5. Карлос в первом акте сорит на пол розовыми лепестками. Что это должно символизировать? Любовь к Елизавете? Но он ее еще не видит. Будущую пролитую кровь? Так лучше бы кровавый дождь бы устроили или нечто в этом роде. Убедительнее бы вышло.
6. Периодически на сцене находится куча посторонних. Так, за сугубо интимным свиданием Карлоса и Елизаветы (как в первом, так и последнем акте) наблюдают все действующие лица. Зачем? Почему? Семь человек никак не могут придать камерной постановке масштабность.
7. В первом и последнем акте присутствует тема из Струнного квартета (который, кстати сказать, будет написан через шесть лет после парижской премьеры «Карлоса»). А чего стесняться? Можно и квартет из «Риголетто» куда-нибудь воткнуть. Да еще много можно всяких смешных штук придумать. Дедушка мертвый, ему все равно!
8. Елизавета перед венчанием с Филиппом подбегает к нему рысцой, становится на колени и целует руку. Хорошо, хоть минет не делает. А он треплет ее по щеке, как дешевую шлюху. Оба при этом при полном королевском при параде.
9. Родриго силком оттаскивает Эболи от королевы после того, как вручил той письмо. Той, видимо, такое обращение привычно (а может – и приятно), поскольку она тут же адресуется к кавалеру с галантным вопросом: «Что нового, скажите, во Франции чудесной?» Кавалер с циническим и недвусмысленным жестом поддерживает светскую беседу. Вообще вся мизансцена напоминает общение пьяного матроса с дешевой проституткой. Заканчивается тем, что кавалер шепчет что-то даме на ушко, после чего оба радостно удаляются за кулисы.
10. Совершенно идиотским выглядит вопрос Филиппа: «Почему королева одна?» А кому, собственно, при ней находиться? Только Эболи, но могла же та выйти на минутку в будуар припудрить носик? Крайней в результате назначается Изабелла, исполняющая в этот момент роль графини Аремберг. Королева пытается отвесить королю плюху, но не на таковского напала. Тот и сам кому хошь отвесит.
11. Родриго во время аудиенции с королем садится на заботливо принесенный Великим инквизитором стул и явно ждет – просто ли его забьют дубинками или сначала посадят на бутылку. Очень свежее режиссерское решение, только вот с либретто никак не согласуется. Маркиз совершил подвиг:
«Он был в числе
Тех знаменитых сорока героев,
Что при Сент-Эльмо трижды отражали
Жестокий штурм Гассема, Пиали
И Мустафы. Когда же враг прорвался
И пали все защитники, маркиз
Пробился к морю, смело прыгнул в бездну
И вплавь, один, вернулся к ла Валетту.» -
и король, какой бы свиньей не был внутри, проявляет внешнее благорасположение и хочет наградить героя: «Скажите, почему вы не просили о допущении к моей особе? Вы верно мне служили, я вас бы наградил».
Но кого интересует презренный текст? «Плевать я на ваш текст! Я сам для вас текст! Не хотите служить - убирайтесь к черту!»
12. Эболи в сцене объяснения с Карлосом вцепляется тому в шевелюру. Впрочем, глупо требовать от шлюшки приличных манер.
13. Родриго зачем-то передает Карлосу пистолет. Тот радостно принимает. Батю грохнуть что ли собрался? Бумаги, кстати, достает, показывает, но маркизу не отдает.
14. Сцена торжества на площади заменена свадебным банкетом. В общем, ничего особенно криминального, только король (без короны) смахивает на шкипера дальнего плавания или купчика средней руки. Чтобы привлечь к себе внимание, стучит ножом по бокалу.
15. Группа фламандских депутатов (удвоенная в количестве) врывается на банкет, как террористическая банда (да и одеты соответствующе) и ведет себя весьма развязно, требуя, а не умоляя. На месте короля я бы тоже рассердился. Кстати, депутатов там только четверо, остальные – депутатки.
16. Раздраженный король прописывает сыночку по лицу так, что тот валится на пол. Сыночек, в свою очередь, целится в папашу из пистолета (того самого, данного Родриго). Родриго же этот пистолет и отбирает. Зачем, спрашивается, давал? Чтобы друг пустил себе пулю в лоб? Других объяснений у меня нет.
17. Дальше пистолет переходит к Великому инквизитору, который и ликвидирует из него анархистскую банду. Все по Станиславскому!
18. Голос с небес тоже исполняет многостаночница Изабелла. Из-за кулис петь она не стала (иначе бы ее худосочное сопрано не было бы слышно), а вышла на балкончик, переодевшись в подходящий по случаю костюм. Только на ангела (ведь ему должен принадлежать Голос неба, или я чего-то не понимаю?) стала не шибко похожа, больше – на елочную игрушку. Так бы и повесил.
19. Король во время своей знаменитой арии зажигает свечу (электричество, что ли, во дворце отказало?)
20. Великий инквизитор наливает королевский бокал коньячищем до краев – видимо, рассчитывая, что тот укушается в сопли и скорее выдаст сына и маркиза. Очень тонкий ход! Король, впрочем, едва пригубливает.
Кстати, с коньяком вообще происходят интересные вещи. В начале своей арии Филипп плескает себе на два пальца, но не пьет, однако к приходу Великого инквизитора его стакан уже пуст. Инквизитор наливает на донышко себе и до краев королю. Тот, как уже было сказано, едва отпивает – однако к концу акта в обоих стаканах на донышке. Мистика какая-то!
21. При входе королевы Филипп начинает спешно одеваться. То ли растерялся оттого, что застукан на месте преступления (Эболи, впрочем, давным-давно ушла), то ли совестится находиться перед молодой женой в таком виде. В любом случае – выглядит очень забавно. Да и одеть успевает кое-как только нижнюю часть тела.
22. В конце дуэта нежный супруг таки прописывает королеве по лицу. Благородный, истинно королевский жест.
23. Эболи в конце своего покаяния перед королевой зачем-то залезает на стол. Ножки озябли на холодном полу?
24. Темницу Карлоса посещает Изабелла – опять в виде Голоса (то есть ангела. Или кого это существо тут должно символизировать), и делает тому разные похабные утешающие жесты. Очень трогательно, только на ангела эта Изабелла похожа не больше, чем я.
25. Бунт в городе (точнее – в самой тюрьме), за отсутствием народа устраивает Карлос, набрасываясь на отца с явным намерением придушить. Останавливает его Великий инквизитор возгласом: «Падите ниц пред королём!
Сам Бог того желает!
Падите ниц!» и пистолетом. Известное дело: пистолетом и добрым словом можно добиться больше, чем просто пистолетом.
26. То же существо, что и в п.24, присутствует и на протяжении всего последнего акта. Во время монолога Елизаветы оно стоит столбом посреди сцены и делает те же пассы, что над Карлосом, а во время дуэта забивается в угол и смотрит на голубков, как побитая собачонка. Необычайно жалкое трогательное зрелище.
27. Под конец собирается уже полный ансамбль вплоть до застреленного Родриго и сосланной Эболи. Сверху падают розовые лепестки. Очень свежее, а главное - уместное решение.
28. После дуэта король не встревает – просто вся гоп-компания выстраивается в рядок и поет отрывок из «Реквиема», а Великий инквизитор сидит у стенки на стульчике, скучает и ждет, когда же эта ахинея наконец закончится. Кончили. Занавес. Бурные и продолжительные аплодисменты.
Честное слово, специально спектакль не выбирал, взял первый попавшийся. Но в том-то и дело, что таковы 99 (ну хорошо, 95) % современной режиссуры, и подобное можно написать о любом.
Справедливости ради, есть несколько решений, которые мне понравились, но решил о них не писать, потому что предельно предвзят дабы не нарушать цельность картины. В целом они все равно ничего не меняют.
P.S. Жанна утверждает, что пели под фанеру. Не решаюсь поддерживать это чудовищное обвинение, отмечу только, что звучание было очень хорошим, но оркестра видно не было и дирижер на поклоны не вышел. Dixi.
